АЛАН КУБАТИЕВ
ТОЛЬКО ТАМ, ГДЕ ДВИЖУТСЯ СВЕТИЛА
Фантастический рассказ
Не странно ли, что в мировом просторе,
В живой душе созвездий и планет
Любовь уравновешивает горе
И тьму всегда превозмогает свет?
НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ
22.17.00 бортового времени.
Забавно. Никогда не пробовал писать от руки. Бедное человечество: тысячи
лет - и никаких фонотайпов или диктопенов. Только рука и это... Чем тогда
пользовались - каламом, что ли. Ну и терпение было у древних. У меня,
например, уже ломит пальцы. Надо мастерить кистевой эспандер. А пока что
хватит. Обработаем-ка вчерашние данные да часок поистязаемся.
22.05.07 БВ. Решил не делать никаких эспандеров. Просто буду перед сном
по нескольку минут писать дневник. Это будет моя личная жизнь.
Вчера был сеанс связи. Говорил с мамой, отец просто оставил запись. Он
снова на Тянь-Шане, возится со своей системой сохранения альбедо ледников.
Артём уже в Утиноура, через месяц стартует оттуда на "Герберта Уэллса"
младшим инженером-навигатором. Добился-таки. М-да. Конечно, "станционный
смотритель" - это достойно, пристойно и так далее... А вот Артюха поработает
по-настоящему: в таком рейсе не заскучаешь. У меня запарка начнётся только
через три месяца, когда надо будет готовить информпакет...
22.17.00 БВ. Сегодня мой скотный двор взбесился. Пятница крутился в
воздухе как заведённый и вопил: "Я гнотобионт!"*1 Обезьяны верещали и
порхали по вольеру, мыши пищали и кувыркались в контейнерах. Хорошо хоть
дрозофил не слышно. Успокаивал Пятницу долго: чесал хохолок, угощал, таскал
на руке. Унялся он и за ним, как по заказу, все остальные. Нет, этакий парад
звуков мне давно не выпадал. Даже шумы выключил - захотелось отдохнуть.
Правда, через минуту снова включил... В рубке лучше - там у каждого прибора
свой голос. Шелестят, гудят, пощёлкивают. В обсерватории тоже хорошо.
Наверное, потому, что там я никогда не отдыхаю.
22.10.00 БВ. Через двое суток мой день рождения.
22.30.05 БВ. Тимбелина подсказала - годовщина смерти Энтони Клэя. Глупо
вышло. Полетел фильтр, забило насос, в отсек пошла масса из биореактора,
Тони кинулся к щлюзу, но упал и разбил голову. Когда он очнулся, было уже
всё равно...
Почти то же самое случилось со мной в прошлом году. Только у меня был
иллюминатор, выдавленный сорвавшейся антенной. Как выскочил, как
загерметизировался, не помню, не знаю. Такие, как мы с Тони, везде
космонавты - зелёный космос или чёрный... Ладно, оставим эту тему. Кстати,
на Земле-Главной вышла книга самого старого из живущих "космонавтов", Ахилла
Джерасси. На конгрессе он мне очень не понравился...
Не мог не вспомнить Тельму Н'Дио... Да будет прикидываться! Только сейчас
он, видите ли, вспомнил. Скромник. Этакий мизогин. Святой Антоний
орбитального разлива...
Нас много снимали тогда. Надо будет заказать плакет.
22.30.05 БВ. Битых три часа провозился с системой ориентации главного
локатора. На неё одну уходит времени больше, чем на весь контроль.
Компьютерная часть вся безупречная, механика вроде тоже. На Главной только
отшучиваются: обещают на день рождения прислать новый локатор в целлофане с
бантиком.
22.10.00 БВ. Заболел Пятница. Сидит грустный, нахохленный. Ничего не
лопает. Полчаса терзал машину, отыскал несколько лекарств, дал ему четверть
дозы чего-то желудочного. На всякий случай послал запрос на Главную, как
мне - залезать в скафандр или нет. Обезьяны, напротив, благоденствуют.
Шаманчик подрос и безмятежно кувыркается в воздухе. Леди постарела и стала
жутко сварливой. Накормил их всех и поговорил с Лордом. Он очень умный, хотя
и безбожно ленивый. Рассказал мне, что не любит, когда я включаю двигатели
ориентации станции - у него начинают чесаться уши и болеть зубы.
Несколько раз спускался в виварий проверить Пятницу. Завтра будет почта и
мой день рождения.
22.17.00 БВ. Сегодня мне исполнилось двадцать два года.
Почту ещё не разбирал. Просто включил автоприём перед тем, как идти в
обсерваторию. Рабочий день мне никто не отменял. До вечера сидел на
гипсоболометре, по просьбе доктора Жервье уточнял конфигурацию рудных тел
на территории Дордони.
Изготовил себе праздничную трапезу, а с праздничным нарядом вышел прокол.
Я подрос! Мои истязатели - эспандеры, дорожки, тренажёры - нарастили мне
порядочно мышечной ткани. Скроил новый, и опять-таки сам. Вот какой я
умелец.
За праздничным столом поднимаю тубу с соком и поздравляю себя.
Выздоровевший Пятница нежно пощипывает меня за ухо и что-то бормочет.
Наверное, тоже поздравляет. Леди и Лорд получили по брикету бананового
концентрата и погрузились в обычное блаженство. Праздник для всех. Family
reunion.*2
Мама и отец позвонили.
Артюха тоже. Платон Петрович написал всего несколько строчек, но я-то
знаю, чего ему это стоило. Ксавер молчит, наверное, опять болен. Борис и
Бэлла тоже. Куча поздравлений из Центра, из Генинспекции ВНИПа, с
Земли-Главной, от совершенно незнакомых людей. Ахилл Джерасси прислал стихи.
Я перевёл сперва сам, без помощи Тимбелины. Получился сумбур. Надо посидеть.
Шесть слов от Тельмы. По-русски. "Поздравляю, желаю летать долго,
спокойно, высоко".
Итак, двадцать два года тому назад Платон Петрович Гагуа подхватил меня,
мокрого и даже ещё не орущего, на ладонь в стерильной перчатке, а целая
бригада в скафандрах проворно распечатала отсек, где я и прожил девятнадцать
последующих лет. На открытом воздухе я провёл целых семь секунд! В моей
крови нет ни Т-, ни Б-лимфоцитов, и восемь лет Платон Петрович возился со
мной, пытаясь стимулировать возникновение иммунитета, снимая угрозы мутации,
конструируя новые и новые системы обеспечения. Выпьем за него - и за
тридцатилетнего и за теперешнего. Ему прежде всего я обязан тем, что
оказался годен к орбитальному полёту и тем, что могу чувствовать себя
человеком, пусть не стопроцентно нормальным, но всё-таки живым. За МОЮ
Землю.
Потом концерт. Все мои любимые вещи сразу. "Как мысли чёрные к тебе
придут, откупори шампанского бутылку иль перечти "Женитьбу Фигаро".
22.30.05 БВ. Локатор сдался! Пятница торжественно разоблачён. Совершенно
случайно я увязал его регулярные недомогания с капризами системы ориентации.
В углу рубки выходит её проводка, и самые тонкие проводки имеют розовую
оболочку! Цвета обожаемой моим зверинцем фруктовой массы! Когда в помёте
Пятницы я заметил кусочки изоляции, преступник был схвачен, скручен и
инкарцерирован. А я-то мучился! Лорд построил целую нравоучительную максиму:
"Птица непослушная, поэтому болеет." Мне кажется, что из него вышел бы
неплохой санитар или даже фельдшер.
В почте нашлась посылка - книга Ахилла Джерасси, и даже не плакет, а
невероятное по роскоши издание. На бумаге! Платон Петрович связался с ним, и
он прислал мне экземпляр с дарственной надписью. Буду читать - со словарём,
а потом выкрою время на суггестивную программу.
22.30.05 БВ. Сегодня почему-то вспомнил, как увидел в детстве жука. Он
залетел в комнату и приземлился на раме окна в шлюзе моего отсека. Когда он
медленно и солидно пополз, мне стало жутко интересно. Я хотел потрогать его,
но мешал пластик, и ничего не получалось, а жук всё полз и полз,
сине-воронёный, важный, длинноусый и красивый. Вскоре он свалился на пол,
побарахтался немного и улетел, а я сел и заревел так, что родители - было
раннее утро - вскочили как ошпаренные и кинулись к "рукавам" утешать меня.
По-моему, я тогда впервые почувствовал, что чего-то лишён. Права свободного
передвижения, как Пятница.
Для него это не слишком обременительно. А для меня... Собственно, в чём я
стеснён? Желаешь, надевай скафандр и за борт - на всю длину фала. Масса
ощущений. Или бери отпуск, натягивай всё тот же скафандр, и на Землю,
любоваться Москвой с Воробьёвых гор.
Ну, это и вправду неплохо... Приезжаешь рано-рано, когда всё прохладное,
росистое и розовое от восхода, внизу шелестит зелень, горят купола, а
гранитные перила почти красные, и Университет стартует в светлое небо, как
крейсер звёздного класса. Постоять так минут двадцать, пока некому пялиться,
до первой платформы с туристами...
Мама писала... Смотри, как я успел привыкнуть к этому глаголу! Мама
говорила, что отсек в полном порядке, на расконсервацию понадобится не
больше полутора часов, так что я могу прилететь, когда только захочу.
Земля...
И всё же здесь я иду по своему трёхметровому коридору. На мне только
шорты, майка или компенсационный костюм, если гравигенераторы выключены. Я
такой же, как сотни других работников ВНИПа, я делаю столько же, сколько
они, и даже немного больше.
Здесь я - дипломированный пилот-наблюдатель и инженер-эксплуатационник
замкнутых систем, магистр космогностики, автор кучи работ, подающий надежды
и оправдывающий оные.
На Земле я - жалостный монстр. Там я волей-неволей начинаю заботиться
только об одном: как бы не осуществилась одна из миллиона угроз для моей
драгоценной жизни. Орда специалистов с большим упорством и искусством всё
спасает и спасает меня. А я сижу в отсеке или в скафандре и наблюдаю, как
они хлопочут вокруг. Спасибо им, они прекрасные самоотверженные люди, но
иногда я чувствую, как они забывают нечто совсем крохотное, и я тут же
превращаюсь для них в объект, капризный и недоброкачественный кусок
аппаратуры... Слуга покорный. В миллионный раз нижайший поклон ПП. До сих
пор не знаю, чего ему стоило добиться для меня разрешения работать во
Внеземном Научно-Индустриальном Поясе, когда сверхнормальных-то кандидатов
толпы...
Тельме труднее. Она прикована к Земле. Женщины в космосе, даже в ближнем,
и сейчас редкость. К тому же среди таких, как мы, мало-мальски здоровые люди
встречаются редко. Я исключение, рождённое стечением многих обстоятельств.
Не знаю, правда, к добру ли, к худу... Пока Тельма живёт в Булунгу. Они до
сих пор не вошли даже в Африканскую Федерацию. Ей повезло, что родители у
неё по тамошним понятиям люди очень состоятельные и в столице есть
иммунологический центр, чьи специалисты наблюдают за нею с рождения...
Она такая тихая и молчаливая. Видно, что она делает над собой серьёзное
усилие, чтобы спросить меня, не из нашего ли города знаменитая русская
пианистка Нелли Торсуева. Тщеславясь, я ответил, что даже из нашего дома и
вообще мы близкие родственники. Как она взглянула своими сливовыми глазами!
Как всплеснула руками! Можно подумать, своей славой мать обязана именно мне.
Тогда мы и разговорились. И проговорили почти всё оставшееся до отправки
наших отсеков время. Но я сдуру спросил, чем это ей так нравится Торсуева.
Тельма вдруг покраснела так, что её светло-шоколадные скулы потемнели и
очень сухо сказала, что вообще очень любит музыку "э сетера э сетера..."
После этого она замкнулась ещё крепче, чем раньше и на мои натужные попытки
поддержать хотя бы светскую беседу отвечала лишь односложными "уи, мсьё" или
"нон, мсьё" и сдержанной улыбкой. Что её задело - я так и не понял. Однако я
расписался. Поистязаемся, душ и - спать.
"...Рекламисты сработали блистательно, и Тедди, мой литагент, сделался
звездой второго порядка. Первый, разумеется, достался мне.
Мы были готовы к тому, что месяц книга продержится в бестселлерах. Но
произошло непредвиденное. Она продолжала раскупаться, и дело было не в
рекламе. Пошёл двенадцатый тираж, ни одного экземпляра не возвращалось на
склады.
Тедди потерял голову. Издатели, которые прежде и высморкаться на него не
захотели бы, набивались к нему десятками. Как будто дело было в нём. Как
будто дело было в них!
У них не было стекла.
Им не надо было отгораживаться от мира.
Для многих он был опасен и омерзителен. Но никто не мог того же, что я -
уплатить чеком жизни за пол-глотка дымного, пыльного, вонючего городского
воздуха.
Никто.
Я один.
Наследники Эрика Тура перестали ломаться и уступили охотничий домик за
двести семьдесят тысяч, на треть меньше запрошенного. И тогда-то ко мне
явился Поничелли.
Редкие зубы, редкие усы, светлые глаза, от контактных линз выпуклые и
блестящие, как два объектива - глубоководная рыбина из Северного моря. Права
на экранизацию моей книги, которую он упорно именовал романом, Поничелли не
получил: в конце концов он так взбесил меня этим "романом", что я приказал
Клейну вытолкать его.
Команда всполошилась, потому что мониторы показали всплеск, какого давно
не бывало...
Недели три я был занят переездом. Выписанный мной Иничиро Седьмой сумел
перестроить дом, как мне хотелось - из миллиардерского каприза в каприз
"космонавта".
Мне уже давно хотелось жить в комнате, а не в отсеке. Охотничий домик -
это трёхэтажный особняк из двадцати двух комнат, с громадным холлом и
громадной гостиной, не говоря уже о погребах, псарнях, конюшнях и прочем.
Холл и четыре комнаты первого этажа я отвёл для Команды и аппаратных.
Гостиную и три верхних комнаты Иничиро перестроил, загерметизировал и
отделил от всего прочего стеной из стеклопластика. Её можно было делать
непроницаемо тёмной. Окна тоже можно было затемнять. Когда я впервые нажал
на клавишу, мне стало жутко.
Я ещё никогда не был один. На меня всегда кто-то смотрел. В своём новом
жилище я оставил только телеметрию, и сейчас меня не видел НИКТО.
Когда я увидел в чёрном глянце тусклое отражение человека, мне стало
легче. Но лишь на секунду. Ведь это было только моё отражение, всего-навсего
призрак призрака, тень тени... И страх с новой силой вцепился в меня. Черная
стена заворачивалась, как гребень медленной волны, безмолвно растворяя меня
во тьме. Голова закружилась. Еле удержавшись от вопля, я ударил по клавише и
с невыразимым облегчением увидел мониторы контроля, мигающий глаз индикатора
комплекса воздухоочистки, голубые и белые комбинезоны... Тогда я поклялся
больше не дотрагиваться до неё.
Но я не сдержал клятвы.
Через месяц Поничелли снова добился встречи, и пришёл уже не один.
Май и теперь так же ослепительно хороша, как была тогда. Годы не так
властны над кинозвёздами, владеющими мощным арсеналом приёмов борьбы со
временем.
Май... Одно лишь сочетание густых тёмных волос, матовой белизны
безупречной кожи, и удивительных, громадных, какого-то лилового цвета глаз
поражало надолго. Она смотрела на вас, и вам начинало казаться, что она
хранит бездонную тайну, которой на самом деле не было и в помине, но одного
этого чувства хватало, и уже не имело значения, была ли тайна... Она и тогда
была так же глупа, алчна и бездарна, как сейчас, но её красота выше любого
таланта. Поничелли знал, что делал: на неё смотрели и забывали обо всём. Как
в глаза змеи.
Я не стал исключением.
Она убивала наповал ещё и тем, что держалась, как ребёнок; даже не как
девочка - как мальчик, слегка избалованный, но миленький и знающий, что все
его любят и ни в чём ему не откажут. Мальчишеские жесты, походка, лёгкий -
особенно он! - лёгкий смешок и внезапно кристально чистый, невинно
вопрошающий взгляд...
Пока мы перебрасывались с Поничелли репликами, я всё время видел её краем
глаза. Она сидела в кресле небрежно и легко, опершись на локоть, сцепив
пальцы перед собою и скрестив длинные гладкие ноги.
Поничеллли говорил о пустяках, будто за тем и приехал, вышучивал нашу
прошлую встречу, а она смотрела на меня.
Один раз она переменила позу и откинулась на спинку кресла, забросив руку
за голову. Наконец продюсер поднялся и взглянул на неё. Поигрывая браслетом,
Май проронила: "Тебе пора ехать. Я буду позже." И Поничелли, как будто даже
не удивившись, покорно затопал к выходу.
Мы молчали. Прошла тысяча безумных лет, когда она вдруг встала, уперев
ладони в стекло, и тихо, но отчётливо произнесла: "Хочу до тебя
дотронуться..."
Как под гипнозом, я понёс руку ей навстречу - шаг, второй, третий. И
только боль и загудевшая от удара стенка остановили меня.
"Ничего, - сказала она так же тихо и отчётливо. - Ты дотронешься".
Сказала... или это полыхнуло в её глазах?
Венчание происходило в соборе святого Сульпиция. На невесте было платье
от Шуасси из настоящих вологодских кружев, стоившее дороже моего скафандра с
автономным жизнеобеспечением.
Все мои системы работали безотказно, в наружные микрофоны рвалось мощное
гудение органа, я держал Май под руку и захлёбывался диковинным напитком,
которого никогда ещё не пробовал - счастьем.
Я был счастлив, хотя знал, зачем ей это. Знал, что она до мелочей
рассчитала эффект своего седьмого брака, знал, что он кончится так же, как
и шесть предыдущих... И всё же я был счастлив - ещё и потому, что знал, на
сколько может хватить этого счастья, и всё равно верил, что не знаю.
Май была спокойна, но часто смеялась. Глаза её горели странным светом,
словно видели что-то жуткое, но бесконечно притягательное. Иногда казалось,
что это простое любопытство.
Я пил наравне со всеми. К питателю был привинчен тюб с составленной
Клейном смесью "каллистоги" и нескольких капель спирта.
Все разъехались.
Я проводил Май к спальне и спросил, прежде чем вернуться к себе: "Ты
помнишь, что обещала мне, когда мы впервые встретились?" Она посмотрела на
меня, и сине-лиловый огонь снова вспыхнул в её глазах.
У себя я снял скафандр - Клейн помогал мне через "рукава", - разделся
догола, оставив только датчики телеметрии, и натянул уже готовую плёночную
оболочку со штуцерами для подключения кислородного шланга и пяточными
вентиляционными клапанами. Оболочка прилегла, как вторая кожа, растягиваясь
на суставах, и на её глянцевитой поверхности вздрагивал неяркий световой
блик - это колотилось сердце.
Нетвёрдым шагом я двинулся вперёд, волоча за собой шланг, через тамбур,
через лестницу, почти ничего не видя впереди...
Загудел кардиомонитор, и Клейн, поддерживавший меня на ступеньках,
озабоченно спросил: "Может, отложить?.." "Нет," - сказал я.
Подойдя и открыв дверь, я увидел угол кровати, драгоценное платье,
небрежно брошенное на синий исфаханский ковёр, невесомые туфли, и надо
всем этим парила рука, изогнутая, как на рисунке Пикассо, там, где мать
приподнимает к груди младенца, - но только в этих пальцах была дымящаяся
сигарета...
Я постоял перед дверью. Зуммер не умолкал, и тогда, словно надеясь
избавиться от него, я толкнул дверь и вдавил клавишу затемнения..."
АХИЛЛ ДЖЕРАССИ.
"ЧУМА НА ОБА ВАШИХ ДОМА"
(фрагмент, перевод машинный с хоморедакцией).
22.33.07 БВ. На ВНИПе начался монтаж седьмой секции Внешнего пояса, где
будут собираться два корабля суперкласса для броска на Уран. Посему к моим
обязанностям прибавляется усиленное наблюдение за состоянием Солнца и
лучевым климатом моего сектора Пространства.
Звучит, конечно, величественно, хотя в значительной степени с этим
справится автоматика. Мне придётся попотеть лишь с настройкой некоторых
параметров обсерватории и кой-какими полями программ Тимбелины.*3 Кстати,
так её окрестила доктор Бриджет Ван Хольст, за то, что она маленькая, но
ужасно умная и проворная - при крошечных размерах и минимальной
энергоёмкости максимальное быстродействие.
Охо-хо... Большая Стирка на носу, да и заданий я понабрал изрядно - одни
космобиологи мне накидали кучу всего... Ладно, как-нибудь управимся.
Запросил Центр о смещении расписания дня на час - больше просить не стал,
потому что медиками сейчас там командует Липатов, а он был в своё время
категорически против моей кандидатуры на АСС. Только дай им повод, и
привет - я в госпитале... А сейчас каждый человек на вес... ну не знаю чего,
полония, или технеция...
22.30.09 БВ. Не писал два вечера подряд - пальцам и без того хватало
работы. Кончил Большую Стирку, подобрал весь такелаж, просмолил все швы и
протянул всех проштрафившихся под килем. А ещё приготовил к импульс-передаче
статеечку об особенностях вторичного радиоизлучения гаммы Дракона, которую
начал год назад. Заслуженное светило. Именно с её помощью Брэдли когда-то
обнаружил аберрацию света и доказал, что Земля движется по орбите.
После обеда был сеанс связи. Говорила мама. Отец ещё не вернулся, но
вот-вот должен был закончить свои дела и появиться. Разговор был самый
обыденный, но что-то - и я не мог понять, что - мне не нравилось. "Как ты
себя чувствуешь?" - спросил я, но мать улыбнулась и сказала: "Не беспокойся,
Серёженька, всё хорошо, просто решила немного отдохнуть, посидеть дома,
повозиться в саду..." Оказалось, что она отменила гастроли в Юго-Восточной
Азии. Мы ещё немного поговорили и простились. Я занялся своими делами, но
что-то по-прежнему не давало мне покоя. Прокрутил запись разговора и только
на второй раз понял, что она сидит не как обычно, массируя кисти, а обхватив
правую руку левой, прижимая её к груди...
Когда мне было два года, она совсем никуда не ездила. Сидела около меня и
только изредка пряталась поплакать. Хотя сочинять не переставала - как раз
тогда написаны и Концерт для фортепьяно с оркестром, и "Mater Dolorosa",
восхитившая Тельму, и "Десять маленьких пьес", и "Гималаи", моя самая
любимая симфония - слушаю её только в дни рождения. Выступала она только
по телевидению и в залах города. Боялась уезжать от меня. Но в городе она и
попала в ту самую аварию, где ей оторвало и изувечило правую руку...
Рамон Сепульведа, знаменитый микрохирург и её страстный поклонник,
летавший по возможности на все её концерты, увёз её в свою клинику в Базеле,
где после семичасовой операции пришил всё-таки руку и затем лечил её сам,
никому не передоверяя.
Ещё два с лишним года мама восстанавливала подвижность пальцев. "Павану
для левой руки" и "Герольда" она сочинила именно тогда. А затем начала
заново учиться играть. За год до отлёта я говорил с Сепульведой, и он
сказал, что обожает сеньору Нелли и желает ей всего самого лучшего, но не
верил, что она сможет сыграть этой рукой даже простую гамму... То, что она
сделала, целиком её заслуга. Он сумел спасти и приживить руку, она - оживить
и возродить её. Но при больших напряжениях следует опасаться вторичных
внутренних травм...
Без музыки она жить не сможет. Тогда мне нельзя будет не вернуться.
22.40.00 БВ. Пропустил день. Сегодня программу вела Тимбелина, я только
контролировал. Почти всё остальное время я провалялся в медотсеке в нежных
железных объятьях "Гигеса", вытерпел все инъекции, все пробы и смену двух
датчиков. Потом сам проделывал всё это со своим зверинцем. Протестовал
главным образом Пятница. Обезьяны, как это ни странно, вели себя спокойно.
Заартачившийся было Шаманчик получил солидную плюху от Лорда, который
объяснил мне, что Шаманчик ещё маленький и не понимает, что лечиться надо.
Всё-таки Лорд очень умный.
Результаты передал на главную. Кажется, всё в порядке; во всяком случае
санкций применено не было. Тогда я запросил внеочередной сеанс связи - дали
не сразу, из-за монтажа не хватает даже лазерных линий, но как только дали,
я вызвал маму. Она сначала отмалчивалась, но я пошёл на шантаж - сказал,
могу не пройти из-за неё психотест. Она сдалась. Так и есть: Сепульведа
запретил ей выступать, играть разрешил не больше четверти часа в день. Она
подключается к синтезатору, но у неё быстро начинает болеть голова, да и
разве это выход? Но держится она хорошо. Сказала, что какой-то молодой
композитор прислал ей чудесную вещь в своём исполнении и назвал её "Концерт
для Нелли". Тут она всхлипнула, улыбнулась и дала увеличение плакета. На
этикетке была надпись: "КОНЦЕРТ ДЛЯ НЕЛЛИ. ЖЕЛАЮ МНОГО ПРЕКРАСНОЙ МУЗЫКИ.
О. ДИОН". Мы поговорили ещё, я просил заказывать связь как можно чаще, затем
попрощался но связь не выключал - дал срочную депешу отцу, чтобы он
немедленно возвращался домой.
Потом, уже вечером, вынул из записи кадр и ввёл в Тимбелину. Мать
говорила, что уже слышала про Огюстена Диона, что он молод, очень моден и
тем не менее чрезвычайно талантлив, но со странностями, - ни с кем не
встречается, ни с кем не говорит.
Машина выдала полное подтверждение того, что надпись на мамином плакете и
на моём поздравлении сделана одним и тем же человеком - Тельмой Н'Дио. Вот
вам. Что значит - писать от руки.
"Нет, я не помню их. И никогда не знал. Фамилию Джерасси, как ошейник с
биркой, я получил от компьютера фирмы после того, как завершилась
официальная процедура передачи моими родителями своих родительских прав
чиновникам из отдела контрактов. Собственно, я родился уже принадлежащим
концерну "Фидлер НГ". Не знаю, правда, зачем я ему был нужен; подозреваю,
что в качестве подопытного кролика.
Его юристы, инженеры и медики занимались моей судьбой почти пятнадцать
лет - пятнадцать лет, пока смутное ощущение, что своей жизнью нужно
заниматься самому, не переросло у меня в твёрдую уверенность. Может быть,
моя следующая книга будет именно о том, как микроб из пробирки начал
командовать микробиологом с раскалённой платиновой петлёй в пальцах. Ну-ка,
подумайте - КАК?
С тех пор эта фамилия - среди того немногого из моих вещей, что так и
осталось не моим.
Вот имя Ахилл, пожалуй, всё же моё. Я придумал его сам. То есть, конечно,
первым был Гомер. Но за полтора десятка лет этим именем подписаны множество
дурацких рассказов, чувствительных шлягеров, буйных авангардистских стихов,
три биографических книги и два неплохих романа. Так привык к нему, что всё
реже откликаюсь на настоящее: Уве.
Может быть, так звали моего отца.
Не знаю.
У меня есть точные сведения, что меня не вырастили по методу Петруччи из
чьей-то не слишком доброкачественной клетки. Родители мои существовали и
существуют. Я мог бы отыскать их, несмотря на все юридические препоны. Но
никогда не сделаю этого. Не хочу их знать.
Для сознания моей полноценности мне достаточно этого и того, что я
зарабатываю в год. Мне доступно многое, недоступное тем, чьи иммунные
механизмы в полном порядке.
Могу жить в этом прекрасном доме, который Эрик Тур когда-то перевёз по
кирпичу из Прованса. И все старые картины и статуи, которые для него накрали
по всему миру, принадлежат тоже мне.
В подземном гараже стоят три автомобиля, в каждом из которых я могу
ездить, а один могу водить сам, как и вы.
- И это всё? - иронически спросите вы.
- Всё, - смиренно отвечу я. - Разве что ещё один пустячок.
В том, чтобы я продолжал ходить, дышать, есть, разговаривать, смеяться и
мочиться, заинтересовано такое количество людей, какое многим из вас и не
снилось.
Каждый мой день стоит столько, что смерть моя для них будет настоящей
трагедией. Большим личным несчастьем.
По данным Иммунологического центра при Всемирной Организации
Здравоохранения, на Земле сейчас две тысячи сорок четыре таких, как я.
Разумеется, все мы попадём в рай. Чистилище мы уже прошли, а ад уже
искупили. И всё-таки я думаю иногда: вдруг и этот рай так же недоступен для
нас, как сейчас пыль на просёлочной дороге? Вдруг и там будет нужно стекло,
которое отгородит нас от сонмов херувимов и райских кущ?..
Если так, то при жизни я сделал вполне достаточно, чтобы обеспечить себе
и там сносное житие. Как бы ни противилась судьба, я славен уже тем, что
живу той жизнью, которой просто не должен бы жить. Точка и подпись: Ахилл
Джерасси, урождённый Уве Никто.
Я не захотел оставаться в виварии. Профессор Фоусетт немало сделал для
меня, но и заработал на мне немало. Микроб направлял руку и волю
микробиологов с раскалённой платиновой петелькой. Каков микроб!
Но вот сейчас, в прелестный осенний день, когда алые листья тихо
планируют на привянувшую траву газонов, живая изгородь из маллеонии пылает
стеной литого золота, - впрочем, какое мне дело до этого за плитами
бронестекла, термотканью скафандра и герметичными шлюзами, - а я сижу за
клавиатурой машины, которая только сочинять за меня не умеет, да и то,
наверное, скоро выучится, тычет же она мне в нос мои ошибки; так вот, сижу
я в совершенно безопасной, несмотря на затруднения со стерилизацией,
обстановке, сижу и с интересом думаю:
А НЕ ОТКРЫТЬ ЛИ ОКОШКО И НЕ ПОДЫШАТЬ ЛИ ОЧЕНЬ СВЕЖИМ ВОЗДУХОМ? ИЛИ ТОГО
ЛУЧШЕ - НЕ ПРОЙТИСЬ ЛИ ПО ПРИНАДЛЕЖАЩЕМУ МНЕ САДУ БЕЗО ВСЯКИХ ТАМ
СКАФАНДРОВ?"
АХИЛЛ ДЖЕРАССИ,
"ЧУМА НА ОБА ВАШИХ ДОМА"
(фрагмент; перевод машинный с хомокоррекцией.)
22.37.12 БВ. Почти набил пакет годового отчёта. Что ж, совсем неплохо
поработано. Когда бы не проклятый локатор, не бури на Солнце и не ремонт
стыковочного узла, я бы успел и больше. На согласовании Земля-Главная меня
порадовала: оказывается, введена в строй "Сеть-2", и теперь я могу
подключаться к Всемирной Информационной системе не на два часа в сутки, а в
любое время. Ну просто майский день, именины сердца!
21.57.33 БВ. На ВНИПе заканчивают монтаж первой оболочки седьмой секции.
Сегодня я выдал им абсолютно неблагоприятный прогноз и с изумлением узнал,
что остальные как на тарелочке выкатили "нормально". Даже аль Магрифи. Я
попросил срочную связь с начальником стройки, но мне вежливо отказали - у
него был разговор со "Старз ТекноТранс". Разговор с его замом у меня
совершенно не получился. Тогда я, совершенно уже взбесившись - время-то
идёт! - опять позвонил в штаб-квартиру и заявил, что в случае нового отказа
немедленно свяжусь с Директоратом ВНИПа или с Управлением контроля.
Разумеется, после всего этого на моём экране явился плечистый мужчина и не
слишком дружелюбно сказал: "Слушаю вас".
Тут я завопил, что все его сотрудники бездельники, что речь идёт о
человеческих жизнях, что... Он перебил меня и приказал (sic!) представиться
и объясниться. Потом он спросил, почему я такой умный - ведь все остальные
выдали удовлетворительный прогноз; а я ответил, что они все пользуются
устаревшим методом вычисления переменной Степанова-Мельцера и точность
его... Тут он снова перебил меня и спросил номер моей станции. После моего
ответа у него в глазах на миллисекунду появилось какое-то странное
выражение. Но он не спросил больше ничего, а только пошевелил кустистыми
бровями и трубным гласом объявил, что сейчас же вызывает главного
астрофизика системы и связывает все АСС на кольцевую.
Я чуть было не сказал, что главный астрофизик системы и есть тот самый
доктор Ватанабэ, по чьей методике работают станции, но сдержался - ещё
решит, что я боюсь.
Однако я расхвастался. Словом, был долгий разговор, я выложил все формулы
и расчёты, Ватанабэ стал помаленьку терять свою прославленную
невозмутимость, а я, наоборот, стал хладнокровен, как змий, но тут слово
взял начальник. Он сообщил мне, во что обойдётся ВНИПу час простоя, и
добавил, что верит - я смогу подсчитать, во что обойдутся сутки.
Тут все замолчали и уставились на меня с экрана, и я понял - в случае
ошибки мне придётся искать другую работу: я просто не смогу тут оставаться.
Но ошибки быть не могло, я проверил всё тридцать раз, я так и сказал, и
приказ свернуть работы и укрыться в кораблях был отдан. Вот тогда я ощутил
высасывающую пустоту. И когда через три с лишним часа заверещали счётчики,
замелькали вспышки, забарахлила связь, я не почувствовал ничего. С самого
начала я был слишком уверен в своей правоте - торжество её не могло ничего
добавить. Мне предложили срочно изготовить рекомендации по новой методике,
обосновать и представить. Этим я и занимался до писания дневника.
22.45.40 БВ. День прошёл нормально. С программой в основном работали
автоматы. Я закончил рекомендации. При обсчёте вчерашних данных получилась
странная картина... нет, это не для дневника, это ещё надо обдумать. Кстати,
ливень был даже мощнее моего прогноза, корабельной защиты и то едва хватило,
а составляющие импульса.. Опять. Неужели это и есть моя личная жизнь? Нет,
конечно. Это мама, отец, Артюха, Пятница. Может быть, всё-таки Тельма...
Работа, наверное, тоже. Сегодня позвонил Ватанабэ. Бледный, даже на
экране видно, челюсти сжаты, но тон выдерживает безукоризненно. Я начал было
на своём японском, но он сделал вежливый полупоклон и церемонно сказал на
безупречном русском: "Сергей-сан, я приношу свои извинения, что позволил
чувствам взять верх в нашем разговоре. Для учёного это недопустимо. Я рад,
что мы работали вместе." Хорошо, что я успел что-то промямлить, так как он
сразу поклонился и дал отбой. И что-то у меня внутри засосало, как тогда,
после разговора с мамой.
Какой тут может быть этикет! А что же тогда? В отставку он собрался, что
ли? В бродячие монахи уйдёт? Но это не повод. Позвонить ему, успокоить...
Нет, сейчас не стоит. Попозже, когда успокоится, и поговорим по-человечески.
Его, конечно, можно понять - ведь не семинар или другое какое научное
игрище, высшая мера, чуть люди не погибли... Неужели я хоть чуть-чуть
выплатил свой долг?
21.55.12 БВ. Сегодня включил "Сеть-2" и прослушал всё про Булунгу. Их
премьер объявил курс на присоединение к Федерации Африканских государств.
Верховный колдун страны сказал, что добрые духи на стороне президента, но
в стране всё равно неспокойно. Оппозиция начала накалять страсти на юге
страны. Их колдун заявил, что он сильнее и его джу-джу мощнее. Население
должно это учесть и стать на его сторону.
История как река - у любого камешка свой водоворот.
Долго колебался, но так и не заказал разговор с Тельмой... Обязательно
закажу завтра.
22.07.14 БВ. Руки опускаются, но всё же запишу. В 16.37 бв позвонил
Хаммад аль Магрифи. Усы дыбом, глаза вытаращенные. Сказал, что Ватанабэ
эвакуируют на Главную: состояние тяжёлое, требуется полная замена
кровеобразующей системы, сетчатки, многих органов и полный курс лечения
после лучевого удара. Ничего не понял и спросил его, как это произошло.
Хаммад, то и дело переходя на арабский, рассказал.
Позавчера, после объявления тревоги, оказалось, что двое монтажников
из-за поломки скутера застряли на своём участке. Времени оставалось совсем
немного, вот-вот всё должно было начаться, но они пытались чиниться и лишь
потом сообщили на базу. Тотчас начала готовиться к вылету аварийная группа -
по закону подлости эти ребята застряли на самой дальней точке.
Ватанабэ, чья станция ближе всех к ВНИПовскому сектору, возвращался из
штаба. Услышал вызов и немедленно изменил курс. В боте имелось два скафандра
высшей защиты, он и рассчитан-то на двоих, и сумарной стойкости должно было
хватить. Ватанабэ всё рассчитал. Оставшийсь в лёгком скафандре, он одел
монтажников в СВЗ.
Хотя аварийная группа подобрала их в самом начале ливня, он всё же
получил дозу, близкую к летальной. В госпитале он успел сказать, что
виноватым считает лишь себя. Если б расчёты делались по его методике, всё
кончилось бы куда трагичнее. Это, сказал он, воздаяние.
Больше я ничего уже не слышал. Хаммад попробовал от меня чего-то
добиться, возмущённо хмыкнул и отключился. Когда я пришёл в себя, позвонил в
штаб. Мне сказали, что потерь больше нет и те двое невредимы.
С Ватанабэ мне поговорить не удалось: час назад его в стасисе
эвакуировали на Главную. Какой же я подонок. Что мне стоило вчера позвонить
и успокоить его...
22.19.04 БВ. Пропустил день. Не могу забыть про Ватанабэ. А тут ещё книга
Джерасси. Дернул же чёрт взяться за неё именно сейчас! Конечно, вещь
сильная, но совершенно не в моём духе. Даже странно, что человек сейчас
может чувствовать так. А настроение моё и без того оставляет желать лучшего.
Если б не работа, не знаю, что было бы.
Теперь я реже думаю о том, что я, в сущности, такое. Со мной-то всё
понятно.
Связавшись с "Сетью-2", я запросил сведения о том, сколько "космонавтов"
живёт сейчас на Земле. Две тысячи сорок один человек. За полгода погибло
ещё трое.
По материалам, собранным за два года, получается, что последняя треть
двадцатого века отмечена резким увеличением количества случаев врождённых
дефектов иммунной системы.
Один за другим являлись на свет дети, настолько же способные выжить в
самой обычной окружающией среде, насколько голый во льдах Антарктиды. Тогда
и стали возникать одна за другой лаборатории, институты, клиники,
координируемые сейчас единым Иммунологическим центром. А дети рождались,
умирали и снова рождались. О некоторых так никто и не узнал, потому что для
этого нужно было наблюдать за матерями до родов, а матери жили там, где до
них никому как раз дела не было... Некоторых детей удавалось спасти ценой
полной физической изоляции от мира. Так выжил я и большинство моих
сверстников. Лопухин в своё время установил, что мы жертвы генетических
дефектов, ди Милано связал эти нарушения с экологическим "пикадоном"*3
двадцатого - начала двадцать первого века. Гагуа ценой четвертьвекового
труда добился умения стимулировать возникновение иммунитета, пока
неустойчивого и краткого. Кононов и Партридж сейчас разрабатывают
эмбриохирургические методы. А дети рождаются, и мы умираем.
"Утешение историей" - кто-то написал такую книгу. Спартанцы выродились
из-за того, что пренебрегали генами тех, кого считали негодными. Сократа,
кстати, по всем их канонам следовало кинуть со скалы. Мы от них, кажется,
ушли. Уровень цивилизации всё чаще определяется способностью общества
заботиться о каждом из его членов. Но что такое заботиться? Принимать его
заботы на себя?
Я не чувствую себя калекой. Да, так было бы куда легче. Слишком рано
утвердилось, что я не такой, как другие, и когда я понял, что здоров и
беспомощен, страдать стало бессмысленно. Пребывание здесь спасло меня от
многого и многое мне дало. Но я один такой. А остальные как же?
С Джерасси поговорю потом. Писать ему - срамиться только. Профессионалов
надо бить оружием, которым они не владеют.
23.00.07 БВ. Сегодня день без событий. Вместо Ватанабэ и.о. главного
астрофизика системы назначен сэр Эдмунд Глен-Уэлдон. Предлагали и мне, но
я наотрез отказался - как это так...
Звонили родители, связь была неважная, но отразилось это главным образом
на записи, хотя Тимбелина её потом выправила.
Отец уже прилетел. Было видно, что при всём своём трудовом фанатизме он и
рад попасть домой, и соскучился по маме, и напуган здорово, и всё старается
держаться к ней поближе. Смех и слёзы. Мы поговорили не без удовольствия. Он
сказал, что снял на Тяньшане отличный фильм и уже загнал мне копию и что там
есть на что посмотреть.
Они почти восстановили горные эфемеры и акклиматизиовали маралов,
выращенных из соматических клеток. Но многое уже не удаётся вернуть. Как
гляциолог отец консультирует комплексную программу реконструкции экосистемы
и ландшафта Тяньшаня и Памиро-Алая. У него был до смешного довольный вид,
когда он сказал: "Работы там хватит на целые поколения, вот если бы мы с
тобой..." - и тут же осёкся. Я постарался ничего не заметить.
Когда-то, ещё на Земле, я услышал по невыключенному селектору, как он
говорил маме, что отдал бы правую руку, сумей я выйти с ним рядом в горы...
Рука почему-то оказалась мамина. И в горы мне по-прежнему нельзя.
Попросил у Центра выход. Разрешили, но при условии двойного контроля, на
машинном приводе и под наблюдением Центра. Пожалуйста, если им времени не
жаль... Выход завтра, в 10.40 бв. Пока всё. Иду к "Гигесу" на
предварительный контроль.
22.27.22 БВ. Что-то зачастил я нынче в медотсек. Не то чтобы комплекс
работал на износ, но раньше я включал его только на осмотры. А нынче я
прихворнул. Анекдот: простудился в открытом пространстве, не выходя из
скафандра. Всё было в порядке. Я подключил скафандр ко всем тросам и
кабелям, которыми Тимбелина корректирует моё пребывание в космосе.
Получилась внушительная пуповина. Переключил все камеры на внешний обзор,
выслушал подтверждение о готовности и приказал открыть шлюз.
По трапу вышел наружу. Магнитные подошвы управлялись Тимбелиной, она
включала и выключала сегменты, обеспечивая мне почти нормальное пешее
прямохождение. Немного перехватывало дыхание. Выбирая фал, я дошёл до
нужного места и начал работу. Всё проходило штатно, и настоящее неудобство
я почувствовал, когда уже включил гайковёрт.
Через несколько секунд я понял, в чём дело. Кислород шёл не со станции, а
из скафандра, и забарахлила система обогрева баллона. Дышать приходилось
почти ледяной смесью. Но так как оставались сущие пустяки, я решил рискнуть,
включил до предела обогрев скафандра и закончил процедуру. Установил,
вернулся, разделся, сообщил в Центр, отключился, и через час заболело горло.
В моём положении это может обернуться большими неприятностями, вплоть до
эвакуации со станции. Поэтому исправнейшими образом исполняю все предписания
"Гигеса", то есть Машины. С трепетом жду грозного запроса из Центра. Так и
скажу - продуло Ветром, Вертящим Шары Миров.
Чтобы отвлечься, перевожу Джерасси. Но от него у меня поползла
температура. Ну чего он так мучается? Потому что он писатель?.. А
не-писателям что делать? Ведь у него же есть работа, которую не сделает
никто, кроме него. Это же так много. Это же почти всё.
И по странной цепочке связей мне опять захотелось поговорить с Тельмой.
Прежде всего я спросил бы её, почему она прячется за псевдонимом - потому
ли, чтобы не делали никаких скидок на её состояние? "Ах-ах, бедненькая
девочка! Она, оказывается, прекрасная музыкантша!.." Прекрасная... Прекрасно
её понимаю.
Всё это время "Гигес" бдительно следит за мной. Струйная инъекция
безболезненна, а вот присоска дёргает весьма чувствительно. Бр-рр! Она
холодная!
Запроса с Земли ещё нет, потому что до контрольного сеанса ещё семь часов
тридцать семь минут. К сожалению, запись с машинной имитацией им не
подсунуть - много контрольных тестов. Ситуация не из простых, половиной
препаратов я пользоваться не могу, а у меня ползёт температура и здорово
ломит суставы. Классические симптомы...
Как могут сработать все мои разнообразные биологические механизмы, пока
стараюсь не задумываться. На худой конец у меня ещё одно преимущество. Год
назад, воспользовавшись знанием аппаратуры в сугубо личных целях, нашёл и
снял в Тимбелине все программы, подающие сигнал тревоги, когда мои
биопараметры начинают отклоняться от нормы больше чем на порядок. Но не могу
поручиться, что отыскал всех "доносчиков"...
Что-то меня ещё и зазнобило. Машина пока молчит. Лежу, дыхание частит,
пульс тоже. Ломает. "Гигес" опускает инжектор и делает сразу три инъекции.
Мне никогда ничего не снилось. Даже мама, даже отец. Даже кошмаров я не
видел. Но я могу хотя бы по книгам представить себе, что такое сон. То, что
я видел, не похоже даже на мои представления.
После того, как "Гигес" уколол меня, я почувствовал, что засыпаю. Но у
меня пониженная восприимчивость к транквилизаторам, и наступило странное
состояние: словно проваливался куда-то и мучительно медленно выплывал.
Невозможно было понять, сколько это длилось - казалось, что годы. Затем я
словно уснул, но странным сном.
Я видел все индикаторы, сверкающий кожух "Гигеса", экран, голубые
простыни, но мною владел какой-то частичный ступор. Всё колебалось, дрожало,
как мираж, и лучилось короткими мутными радужными всплесками. Было тяжело.
Веки словно ртутью налились. Я плохо сображал.
Тогда-то внутренний люк шлюза, по правилам запертый на три поворота
стопорного винта, медленно отворился.
Две человеческие фигуры стояли в глубине шлюза.
Они был без скафандров, но я всё равно не мог разглядеть, кто это.
В какую-то секунду просветления я едва не заплакал, решив, что пришли
эвакуаторы. Тимбелина донесла, предала меня, и они прилетели. Хотя как же
это может быть?! Ни сигнала о контроле стыковки, ни включения автоматики
шлюза. Мысли опять спутались, болезнь повалила меня на спальник, эластичные
ремни прижали к сетке, а "Гигес" тихо зажужжал, меняя тона.
Но я видел: двое стояли в шлюзе, лицом друг к другу, будто решая входить
или нет. Затем двинулись ко мне.
Горело дежурное освещение; в тусклом разноцветном тумане они шли ко мне,
шагая твёрдо и размеренно, хотя гравитация была выключена.
Высокий угловатый мужчина с бородкой и совсем юная большеглазая женщина.
И только тогда, когда они подошли совсем близко, я увидел, что это они, те
немногие из людей, которые могут подойти ко мне... Но почему вне отсеков,
без скафандров? Ах да, они же знают, что здесь всё стерильно... Вот разве
что со мной не всё в порядке.
"Держитесь подальше!" - попросил я и сам вздрогнул от своего голоса, он
скрипел, как плохой динамик.
Ахилл молча кивнул, а Тельма горестно покачала головой, поднеся ладони ко
рту. Они стояли и ждали, что я скажу или сделаю что-то, но что?..
Уже понимая, что это галлюцинация, я не стал ни отворачиваться, ни
закрывать глаза.
Счастье - оттого, что передо мной она, Тельма, обжигало даже в сумятице
бреда. Всё нужно, всё оправдано, если есть она. Джерасси в ту минуту был мне
близок и дорог лишь потому, что появился вместе с нею.
Вот её громадные тёмные глаза налились слезами и, задыхаясь от восторга,
тоски, жалости, я взлетел к ней - утешить, обнять, защитить... Но расстояние
между нами, как бы мало оно ни было, не сокращалось. Я отчаянно забарахтался
в воздухе. Что-то мягко, но настойчиво тянуло меня назад. "Гигес", выбросив
манипуляторы, охватил мои плечи.
Кажется, я рвался, извивался, кричал...
Отчётливо помню, как костистые пальцы Ахилла дотрагиваются до
смугло-розовой ладони Тельмы и она, не отрывая взгляда от меня, отступает
вслед за ним к люку и перешагивает комингс.
Ещё я помню, как томительно и неправдоподобно долго они поворачиваются
спинами ко мне, чтобы навсегда исчезнуть в тусклом свете, и я опять готов
рвануться следом, но тут раздаётся тихий, но совершенно реальный щелчок
реле гипноавтомата. И я оплываю на спальник, не в силах больше бороться ни с
кем и прежде всего с собой.
РАЗВОРОВАН ЧАС
РАЗВОРОВАН ДЕНЬ
ВОЗДУХ ДИКИЙ ГАЗ
ЖЁСТОК КАК РЕМЕНЬ
СКОЛЬКО Я СЕБЯ
НИ ИЗРАНЮ РАЗ
КРОВЬ ТВЕРДА КАК ТЕНЬ
КАК РАЗЪЯТЫЙ ГЛАЗ
ПРИХОЖУ К КОНЦУ
ЧЕРЕЗ ВСЕ ПОРЯДКИ
ВЫДАТЬ НАГЛЕЦУ
ОТ ВСЕГО ОСТАТКИ
В ЧЁРНОЕ ЗВОНЮ
ГОВОРЮ С ВОСТОРГОМ
ВРЕМЯ ГАСНУТЬ ДНЮ
НАД ВСЕМИРНЫМ МОРГОМ
АХИЛЛ ДЖЕРАССИ
"КТО БЫ МОГ" (Перевод машинный с последующей хомокоррекцией.)
22.07.20 БВ. День как день. Портит его только одно. Всё время какое-то
тягостное напряжение, словно жду рецидивов. Оттого, что чувствую себя
здоровым, и возникает дурацкое ощущение типа "как бы чего не вышло..."
Вдобавок поговорил с мединспекцией ВНИПа, и там сообщили, что Ватанабэ в
стасисе, положение серьёзное - доращивают печень, готовят первую пересадку,
но шансов на удачу маловато. Потом я сообразил, что почти двое суток не
слушал про Булунгу, заказал сводку и прокрутил.
Сплошная и тревожная ерунда. Президент гнёт своё, оппозиция своё. Армия,
слава Богу, отсиживается в казармах и ни во что не лезет. Из деревень
стекаются крестьяне, презирающие Верховного колдуна за то, что он учился в
Сорбонне и Тарту, и ждут, когда в город с юга придёт их Главный колдун
и состоится поединок двух джу-джу, который и решит всё дело. Разумеется,
митинги, разумеется, стражи порядка с длинными шипастыми пластиковыми
хлыстами. Хорошо, хоть огнестрельное оружие там по британскому образцу даже
полиция не носит...
Наслушавшись, окончательно решил заказать связь с Булунгу, то есть с
Марионвиллем, где живёт семья Тельмы. Оказалось, что Булунгу не входит в
"Космэк", а цепочку делать долго и сложно, да и вообще там сейчас глубокая
ночь.
21.55.17 БВ. Была почта. "Герберт Уэллс" начал разгон, Артём написал
перед самым стартом несколько слов. Спасибо и за это. Когда-то я ему страшно
завидовал, но это, конечно, глупо: как бы я работал с экипажем? Редкостная
удача, что я здесь. Но - известный всем зуд не даёт покоя: человек никогда
не довольствуется тем, что имеет. Даже самим собой...
Временами я думаю, почему человечество так упорно меняет среду, когда
проще - а может быть, и нет, - изменить тип. Интересно, как реагировал бы
оглохший и немощный Бетховен на предложение покинуть свою изношенную
оболочку и переселиться в орган или виолончель? Мог, наверное, и
согласиться. Но тогда бы он стал всего лишь чувствующей виолончелью, и
как бы он мог любить Терезу Гвиччиоли? Очень уж целомудренная была бы
любовь. Наверно, только обалденной музыкой, от которой бы все рыдали и
томились. Крейцеровой сонатой.
А во что бы согласился превратиться я? Не могу вообразить. Пока что я
обмираю от радости, лишь вспомню, что на моём организме нет ни оболочек, ни
скафандра и что мой эпидермис чувствует ветерок, пусть из вентилятора...
22.40.00. Одолеваю Джерасси. Вот кому преображение без надобности. Он
прекрасно устроился в рамках своих несовершенств, которые приносят ему куда
больше, чем его явные совершенства. Как средневековым нищим.
Для него всё, что я делаю здесь, всё, что похоже на моё желание попасть
сюда - болезненное позерство, извращённое честолюбие.
Он пишет про Теренса Чжао, "космонавта" и гениального хакера, который
сумел получить страховой полис через компьютеры страховой компании,
выплатить все взносы, затем поступил "кроликом" в секретный
микробиологический центр и в сущности совершил дико сложное самоубийство. Он
принёс семье гигантские деньги и от военных и от компании, правда, они
судятся уже несколько лет. Но он для Джерасси исключение, да ещё
заслуживающе жалости. Только он сам не заслуживает - супермен, супермен...
У него есть строчка о том, что "сами по себе ни наша жизнь, ни наша
смерть не могут принести никакой пользы - только связанные с ними выгоды или
неудобства: ими мы платим за то, что нам всё-таки разрешили побыть каплей
воды в доменной печи..."
Глядишь, он и вправду купит ракету и доберётся до меня, чтобы выразить
мне своё презрение - а какой он склепает из этого бестселлер!
В Булунгу полная неразбериха. Появилась ещё какая-то Палочная Армия.
Зашевелился Совет Безопасности. Связи нет по-прежнему.
22.44.09 БВ. Сегодня закончил статью для "Анналов". Доклад на
компьютерную конференцию не успел ни сделать, ни отослать, только обсчитал
все коррективы по методике статистики вариационных зон. Свистнуто, не спорю,
но свистнуто очень средне...
Родители звонили семь минут назад уже из Базеля. Мама в клинике, отец
взял отпуск - первый за три года, чтобы сопровождать её; и помучается же он
в этом занюханном Базеле... Диагноз пока неясен; позже свяжусь сам с
Сепульведой.
По "Сети" пришёл новый каталог изданий.
В виварии у меня что-то опять неспокойно. Хотя Пятница восстановлен в
правах передвижения. Быстро привыкает пользоваться крыльями после
невесомости. Кабель, само собой, заэкранирован.
Регулировал сегодня автоматику шлюза. Всё время казалось, что за
плоскостью люка кто-то стоит.
В Булунгу ничего нового. Комитет наблюдает. Верховный колдун страны
объявил, что завтра начинается день духов дождя и грома, то есть сезон
тропических ливней. Главный колдун Юга заявил, что не завтра, а послезавтра.
Армия Длинных Палок второй день пляшет воинские танцы на главном стадионе
столицы. Президент выступил перед народом и предупредил, что митинговую и
танцевальную энергию лучше направить на ремонт противопаводковых сооружений.
22.48.18 БВ. Как-то не получается о деле. Всё струение эмоций.
Не знаю, что и подумать. Совпадение?
В 17.07 передали сведения о Ватанабэ. Состояние тяжёлое, держат в стасисе
на полном обмене. Ждут завершения роста биопротезов - будут менять печень,
селезёнку, большую часть кишечника, сетчатку, что-то ещё.
За минуту до связи я обнаружил, что последняя страница книги Джерасси и
чистый лист для заметок склеены между собой. Естественно, расклеил и нашёл
плакет...
Но как раз тут позвонили, и только после этого мне удалось засунуть её в
ридер. Как только я прочёл последнюю строку, бросился звонить на Землю.
Связь дали через два часа восемь минут, а когда соединили, ответил
компьютер. Он мгновенно перешёл на русский, с чарующей вежливостью
представился - оказалось, его зовут Николас - и попросил назвать номер-код
моего скрамблера и пароль. На все мои попытки объяснить, в чём дело, он
отвечал то же самое и после пятого раза проворковал, что крайне сожалеет,
но соединить нас не может.
"Сеть" справок личного характера о лицах, не заявивших о таком желании,
не даёт - адрес, год рождения, род занятий и всё.
Что это? Новый рекламный трюк? Да нет - написано мне лично...
"Дорогой господин Торсуев,
не спрашиваю, помните ли вы меня. Теперь вы уже по крайней мере прочли мою
книгу.
Я не успел сказать вам на той смешной встрече с полной изоляцией, что мы
с вами до странности похожи.
Когда-то я твёрдо решил, что буду писать, чтобы рассказать всему миру,
что есть люди беззащитнее, чем улитка без панциря, люди, сама жизнь которых
невозможна без неустанной заботы их собратьев из того же самого рода,
который искалечил их.
Мало-помалу мне стало ясно, что заставить глухих слышать под силу только
целителю, а в этом случае помогает лишь скальпель Господа. Но ведь Он умер.
Стало ясно и другое - я хорошо зарабатываю. Постепенно я смирился с этим.
Попугай вытаскивал билетики, сочинённые им самим. Но счастливых среди них
быть не могло.
У меня было право гордиться собой. Свою жизнь я отвоевал в сражении,
которое не снилось Мольтке или Наполеону. Попробуйте воевать за себя, если
для победы над вами противнику достаточно приоткрыть вашу форточку или
вынуть фильтр из водопровода. Но я рассмешил тех, кто в отместку мог, да и
сейчас может, просто выключить насос, качающий мне воздух. Йо-хо-хо!
Аркольский мост длиной в тридцать лет.
Я устал. Мне надоело платить медицинской мафии. Йо-хо-хо! Пятнадцать
человек на сундук мертвеца! Уж лучше просто бутылка рому.
Мне надоел вечный страх, что кого-то из команды могут перекупить, поломка
автоматики или отказ герметизации случатся тогда, когда не сработает резерв.
Я не хочу больше притворяться человеком и всё время считать, насколько ближе
я стал к концу. Слишком давно я отказался от благодетельной возможности
оставаться больным животным.
Не вернуться.
В мемуарах жены одного из первых людей с пересаженным сердцем
рассказывается, чем он платил за восторги и внимание, за партии в теннис и
вальсы на светских приёмах - ночами тайных страданий, тоннами проглоченных
лекарств и кислородными масками. Адская гордость, извращённое самолюбие...
Он хотел казаться, и платил за это невозможностью быть.
У меня уже давно нет ничего, даже страданий. Жены, впрочем, тоже.
Дорогой друг, вы избрали ту же позицию. Хочу на пороге предупредить вас
об этом.
Вы тоже привлекаете внимание, но вовсе не к страдальцам.
Олимпийцем - вот кем вы себя сделали. Ваша гора в тысячи раз выше даже
мифического Олимпа. Однако завидная судьба - мчаться невероятно высоко над
всей этой грязью, бессмыслицей, неразберихой, аннигилируя её равнодушие ещё
более могучим безразличием, и не зависеть практически ни от чего. Даже в
прямом смысле - насколько мне известно, АСС вашего типа рассчитаны на
четырёхлетнее автономное существование. Вы ушли от Земли, как уходят из
семьи, ставшей чужой.
В наши дни в профессии космонавта героизма нет никакого - это просто
тяжёлый и плохо оплачиваемый труд в смертельно опасных условиях. Работа для
тех, кому нет места на Земле. Всё же мне удивительно, как журналисты не
выудили вас. Я внимательно прочёл то, что сумел раздобыть о вас, поговорил с
вашим гуру, этим восхитительным кавказцем, считающим вас по крайней мере
своим приёмным сыном, и по-прежнему не понял , на чём основано ваше решение.
Вас я не спрашиваю - человек не способен сказать о себе правду. Попробую
сказать её сам.
Вы словно решили отработать то, что Земля должна подносит вам с низким
поклоном, вымаливая прощение за то, что отравила вас ещё до вашего рождения.
Стать таким, как они.
Сравняться с ними - означает простить их. Найти материальный эквивалент
своего успеха - простить дважды.
Я вовремя понял это и останавливаюсь.
Вы привлекаете внимание своей подчёркнутой полноценностью. Рейнджер на
костылях, однорукий акробат, слепой снайпер, безрукий художник с кистью в
зубах. Но оставим их. Моя жизнь меня не устраивает. Более того, она меня
тяготит. На неё я потратил в сотни раз больше, чем мои сверстники.
Задумавшись о том, как живёте вы, а это случилось не так давно, я
попробовал на мгновение ощутить себя на вашем месте.
Я больше никогда никому не скажу об этом: я тут же возненавидел вас, ибо
вся моя жизнь оказалась полностью перечёркнутой. Тогда я убрал вас - и моя
жизнь вновь обрела ценность, но смысл - смысл в неё уже не вернулся.
Вы дольше будете идти к тому рубежу, на котором оказался я. Но вы к нему
придёте. "Устали боги, устали орлы, устало закрылась рана". И всё равно - вы
единственный человек, которому я позавидовал и которому могу рассказать
почти всё.
Итак, прощайте. Я ничего вам не желаю - вы в этом не нуждаетесь."
АХИЛЛ ДЖЕРАССИ
АНГЕЛ СЛЕВА
АНГЕЛ СПРАВА
В ЧАШАХ
СВЕТЛАЯ ОТРАВА
ПЕРЕСТАНЬ
СЧИТАТЬСЯ С БОГОМ
БОГ ОБСТАВИЛ НАС
НА МНОГОМ
МНЕ ДАВНО
ГОТОВО МЕСТО
ТАМ ГДЕ ГОРЬКО
А НЕ ПРЕСНО
(перевод машинный с хомокоррекцией)
22.10.10 БВ. Рабочий день есть рабочий день. С утра было общее совещание
по технике безопасности. Потом на меня насели экзобиологи. Потом... словом,
до вечера я не отрывался от пультов, хотя работа шла очень медленно.
Забарахлила автоматика криобатарей, потом надо было проверить поверхности
камер сгорания маневровых двигателей, хотел было заняться докладом, но вдруг
меня словно в сердце толкнуло. Конечно в наше время есть более надёжные
прогностические методы, но я доверяю этому. Сел в кресло и заказал сводку по
Булунгу. И пока слушал, сидел как ошпаренный.
В Марионвилле бои. Должен был состояться давно обещанный поединок
джу-джу, но вместо этого Армия Длинных Палок вышла на улицы и лупит этими
самыми длинными палками всех, кого может, а особенно сторонников Верховного
колдуна, полицию и службу безопасности. Вспыхивают перестрелки, появились
какие-то ублюдки, вооружённая секирами из ленточных пил, эта компания рубит
направо и налево независимо от политической принадлежности... Комитет поднял
в воздух плаформы и распылил во всех очагах столкновений газ NFS,
анти-агрессант.
В принципе ничего серьёзного не произошло - очнувшись от получасового
обморока, девять десятых населения сутки-двое будут страдать от сильнейшей
головной боли, и чем больше было биогенных аминов, отвечающих за агрессивное
состояние, тем сильнее будет пост-газовый hangover*5. А потом начался
ливень.
До конца я не дослушал и, не включая гравигенераторов, завис над
компьютером, набирая цепочку через Центр до нашего консульства в
Марионвилле, и, как ни странно, дозвонился с первого раза. Секретарь,
потрясённый сигналом космосвязи, всё же спросил меня, по какому делу я звоню
господину Н'Дио. Я сумел сказать только: "По личному". Конечно, отпечаталось
на лице достойного потомка Талейрана и Громыко. Сейчас только по личному и
звонить. Однако он, надо отдать ему должное, без лишних слов записал мой
номер и сказал, что попытается отыскать их по городскому телефону, куда с
нашей аппаратуры входа нет, или через иммунологический центр, где вроде бы
есть спутниковая антенна и компьютер. Потом он отключился.
Ничем я заняться не мог - становилось все тревожнее.
Вдруг заверещал Пятница, заметались обезьяны, захныкал Шаман.
Потом так же внезапно и они стихли.
Старинная испанская клавесинная музыка. Одна из моих любимых записей.
Не помогала и она. Скорее раздражала - именно тем, что пыталась успокоить.
В полной тишине я уселся перед экраном. Мульт-человечек на дисплее
Тимбелины трудолюбиво ковал цифры, но я и без них мог сказать с точностью
до десятой секунды, сколько времени прошло. В голову лезли обрывки мыслей,
совершенно дикие или, наоборот, нудные и банальные, строчки стихов, формулы
и какие-то телефонные номера. Большого труда стоило не бормотать всю эту
мешанину вслух.
Гудок раздался почти через час. Я сказал: "АСС двенадцать. Что, не
нашли?.."
Но вместо дежурного на экране был другой человек. Высокий - в визире
камеры он резался почти до самых скул, и лишь когда нагибался, было видно
тёмные глаза, тёмную кожу и чёрную бородку с проседью. Руки он держал на
коленях, переплетя сухие длинные пальцы перед собой. Безмолвно и напряжённо
он смотрел на меня, и с замирающим сердцем я понял, что он не совсем
незнаком мне.
"Вы из консульства?" - глупо спросил я.
"Меня зовут Жак Н'Дио, мсье, - ответил он по-французски. - Вас я знаю, вы
Сергей Торсуев. Очевидно, вы хотели говорить с Тельмой..." - Он вдруг
выпрямился, и его лицо исчезло из визира.
"Да, я несколько раз... Что случилось?"
Его пальцы расплелись, кисти опустились и повисли.
"Мы перевели её в госпиталь центра, - глухо донеслось до меня. - Его
охраняла полиция... Но рядом была большая резня, и кто-то, непонятно кто,
выстрелил по ним с холмов ракетой, а она попала в угол верхнего этажа -
осколками разорвало бокс-мобий ... Она бы даже выжила. Но прошло почти три
часа, пока до неё... Одна-единственная ракета..." Он замолчал. Молчал и я.
Наконец он выдавил "Прошу простить..." и отключился.
22.10.22 БВ. Трое суток я работал при включённых гравигенераторах и за
счёт тренажёров сэкономил три часа одиннадцать минут.
Очередной звонок Ахиллу кончился как прежде. Попытка запросить "Сеть"
неожиданно дала результат, но какой... Теперь в данных Джерасси стояла ещё
одна дата, после даты рождения. Трёхдневной давности.
Я смотрел на дисплей, а в голове крутилось: "Не врал... не врал..."
Подробности выяснять я не стал. Выключил всё. Встревоженного Пятницу
выпустил на волю и начал тратить свои честно заработанные три часа
одиннадцать минут.
Разумеется, можно было связаться с Платоном Петровичем, с Аленом
Амстердамом или Сабиной Ост. Вместе мы пришли бы к какому-то решению.
Но я заставил думать себя.
Я медленно плыл по станции, парил, переворачивался и думал.
Мозг не хотел работать, не хотелось размышлять ни о чём. И впервые в
жизни не хотелось вспоминать Землю.
Но меня поставили перед проблемой, решение которой я должен был найти
сам. Как в старину за убитого мстили близкие ему по крови.
А мне всё казалось, что Тельма убита. Не этой дурацкой ракетой, не
выстрелом, не обрушившейся стеной. Не чем-то, а кем-то. И вот-вот, на
последнем усилии, я различу его лицо...
Она подло убита. Её нет. И если я снова увижу её, во сне ли, в бреду, я
всё равно буду теперь помнить это. Не будет всей той музыки, что умерла
вместе с нею. Тёмных глаз, розоватых ладоней, высокой шеи - ничего этого
больше не будет.
Когда невыносимой болью меня скрутило в комок и швыряло от стены к стене,
я видел лицо ещё одного человека, чужого мне, как никто. Теперь я всегда
буду видеть их вместе.
Отчего погиб Ахилл? Уж этот-то не оставил миру ни одной своей уязвимой
пяты! И всё равно его убил тот же киллер, что и Тельму.
Я спокоен, я плыву в воздухе. Я плыву. Я плыву.
Больно.
Когда-то Платон Петрович рассказал мне странную историю. В
старом-престаром журнале, не то американском, не то немецком, ему довелось
прочесть, как преупевающий бизнесмен решил обезопасить сына с самого
рождения. Ужасы загрязнённой экосферы, яды и отходы... Поэтому он поместил
младенца в те же условия, в которых держали нас.
Разница была в том, что парень был от рождения безупречно здоров. Но к
девяти годам он это здоровье потерял. Пустячная простуда залила его лёгкие
жидкостью; и он погиб. Ничто не помогло - ни новейшая аппаратура, ни
лекарства.
Целебная грязь и убийственная чистота.
Джерасси прав - я вознамерился отчиститься от всего. Небожительствовать.
Посмотрите на него, это он спас ВНИП. Ах-ах. Вы знаете, он так любит свою
маму! Видишь, детка, этот дядя один управляет целым спутником...
Почему я решил, что я свободнее других?
От чего?
Почему я решил, что со мной ничего такого не будет? Почему?!...
И в этот момент я вдруг разом успокоился.
Колотилось сердце, дрожали пальцы, но мысли были ясные и ледяные.
Начинался бой, один из первых боёв моей личной войны, и я чувствовал, что
сегодня меня не убьёт.
Силы почти равны - против меня только смерть и время; за меня люди, вера
и память. Нет, это не бравада. Впервые в жизни я ощутил с небывалой
остротой, что есть вещи, которые неподвластны ничему. Ни времени, ни силе,
ни власти. Они связаны с человеком, но они больше его.
Я скользнул к креслу и повис над пультом Тимбелины. Одно за другим я
набирал названия работ, которые надо было заказать, а Тимбелина подсказывала
мне, одновременно подсказывая, откуда я мог бы вынуть резервы рабочего
времени... Надо искать.
Итак - "Математическая теория иммунитета" Линдона и Пака, "Моделирование
иммуногенных механизмов" Пака и Тимнечи, "Патология эмбриогенеза" Богунова
и Панаева, "Биохимия Т-систем" Ферри, "Эмбриохирургия" Гагуа и Партриджа,
"Кодекс забвения" Джерасси, "Заклинатель флейт" Джерасси, "Методика
пренатальных воздействий" Гагуа, "Экосистемы и катастрофы" Гарнетт и
Уллмана и...
И ещё: пусть пришлют мне такой цветок - бессмертник.
P. S.
Ахилл Джерасси
ЛЕВЫЙ БЕРЕГ СТИКСА
ПУСТ ЭТОТ ГОРОД
В НЁМ ЭХО КАК БРОШЕННЫЙ СКОТ
БРОДИТ МЕЖ СТЕН
И НЕ МОЖЕТ ПОДНЯТЬ ДАЖЕ ПЫЛИ
ВОТ МОГИЛЫ НО ИХ ДАЖЕ ТРУПЫ ЗАБЫЛИ
ПО НИМ ТЕНЬ БЕЗ БОЯЗНИ ПОЛЗЁТ
МРАМОР ФОНТАНА СУХИМИ МОНЕТАМИ СКРЫТ
КТО ИХ ОСТАВИЛ
ВЕСЁЛЫЕ ТЕНИ ТЕНЕЙ
БРОСИТЬ ГИНЕЮ
ЧТОБ ТЕНЬЮ ВЕРНУТЬСЯ ЗА НЕЙ
КТО НАД ПРИМЕТОЮ ЭТОЙ ХОХОЧЕТ НАВЗРЫД
ЧТО ПОДАВАЛИ ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ НА ПИРУ
ШЛЯГЕР КАКОЙ СКРИПКИ НАЁМНЫЕ ВЫЛИ
ПУСТ ЭТОТ ГОРОД
ОН ПУСТ СЛОВНО ГОРЛО В ЖАРУ
СЛОВНО АКВАРИУМ ГДЕ
РЫБУ ВОДОЙ ОТРАВИЛИ
ВСЁ ПЕРЕСТАЛО КОНЧАТЬСЯ
ВСЁ КОНЧИЛО
ПЕРЕСТАВАТЬ
СМОЖЕШЬ ЛИШИ МЕНЯ СНА
ЗА КОТОРЫМ
БЕЗУМЬЕ ПОКОЯ
ВСТАНЬ ЗА МОИМИ ПЛЕЧАМИ
ПРОСТРИ НАД МОЕЙ ГОЛОВОЮ
ДЛАНЬ
НАУЧИ СЕБЯ НЕ ПРЕДАВАТЬ
(Перевод машинный с хомокоррекцией.)
Новосибирск 1985
Алма-Ата 1994
*1 Буквально "выращенный в известных условиях" - животные, выращенные из
зародышей в абсолютно стерильной среде.
*2 Семейный сбор (англ.)
*3 Дюймовочка (от англ. Thimbellina)
*4 Первоначально - комплекс отдалённых последствий первых ядерных взрывов
(яп.)
*5 Похмелье (англ.)
